Ужасы нашего городка
Начальник подотдела очистки товарищ Шариков читал переписку Энгельса с Каутским. Его харьковскому коллеге читать было некогда — он переписку вел. Не с Каутским, конечно, — с губернским ревкомом.Вел и предположить не мог, что шедевры эпистолярного жанра, рожденные «подотделом кладбищ и похоронного дела», появятся в газете XXI века…
Так ведь нужда назрела. Самая насущная. История земельного участка, успевшего побывать и городским выгоном, и отнюдь не смиренным кладбищем, вновь стала актуальной. С тех самых пор, как в парке имени Артема не по-здешнему резво начали рубить деревья. Нечего сказать: веселенькое место выбрали под торгово-развлекательный центр. Не свойственны суеверия деловым людям! Может испугать их, а?
В 1920-м парк уже видел деловых. Правда, парком он тогда не назывался. А имя носил не одно, а сразу два — Кирилла и Мефодия. Тех, кто не привык зарабатывать на жизнь своими руками, сюда пригоняли насильно. Свидетельством тому — «веселое» письмецо, прилетевшее в губернский ревком 05.03.1920: «Согласно постановлению коллегии комхоза от 1 марта с. г. о привлечении буржуазии и сидящих в тюрьмах к рытью могил, Подотдел просит путем принудительной мобилизации нетрудового элемента выслать человек сто ежедневно для работы на Кирилло-Мефодиевском кладбище».
Мобилизация помогла слабо: «Высланные 7 марта 400 человек не дали ожидаемых результатов, так как многие из них не привычны к физическому труду и не могли нести той трудной работы, которую несут рабочие по кладбищу». Попытка получить более надежную рабсилу — заключенных — оказалась неудачной: «Подотдел командировал специального человека в тюрьму, где администрация ответила, что 10 марта сидящие в тюрьмах высланы не будут, обещая выслать таковых 11 марта в количестве 30—40 человек. Однако 11 марта рабочие не были высланы, и только 12-го явилось всего 17 человек. 13 и 14 марта совершенно рабочих не было. Недостаточное количество рабочих рук приведет кладбище в антисанитарное состояние с наступлением тепла». Причины для беспокойства были серьезными: «Оставленные почти не зарытыми в период белых могилы обнаруживаются теперь только с момента таяния».
Далеко не все погребенные «в период белых», пали от их рук. Тех хоронили отдельно, с помпой, выделяя на политически важное мероприятие немалые средства. А Кирилло-Мефодиевскому кладбищу не хватало самого необходимого: «Подотдел снесся с Губздравом о выдаче брезентового платья для рабочих по копке могил, дабы последние не подвергались заразе при соприкосновении с трупами. В результате подотделом получен один лишь халат, да и то порванный. Ввиду этого подотдел просит Губревком сделать надлежащее распоряжение о выдаче платьев в достаточном количестве и должного качества. В противном случае рабочие откажутся работать».
Они, конечно, могли отказаться. А могли и навеки остаться «на рабочем месте». Если бы случайно увидели то, на что смотреть было не положено. По свидетельству харьковского обер-бургомистра Александра Семененко, в начале двадцатых кладбище стало местом исполнения смертных приговоров, вынесенных губернским ревтрибуналом.
И, пожалуй, последний штришок для завершения апокалипсической картинки. Застыньте в изумлении, сценаристы голливудских ужастиков! Говорит советский Харьков: «Подотдел просит уведомить его, кому надлежит предъявить счет на 3075 рублей за похороны на Кирилло-Мефодиевском кладбище в январе месяце сего года 41 трупа, доставленного с Змиевских казарм без всякой сопроводительной бумаги трамваем».
В общем, приехали. По счастью, не трамваем. А потому самое время задать актуальный вопрос: кто, будучи в трезвом уме и здравой памяти, смог бы развлекаться в таком месте? Единственно правильный ответ покажется неожиданным: да очень многие! Традиция «могильных» развлечений тянулась еще с досоветских времен…
Веселились вовсю
29 июля 1895 года «Харьковские губернские ведомости» посвятили приюту усопших небольшую заметку: «По праздникам разного рода мастеровой люд в нетрезвом виде целыми толпами отправляется туда и учиняет там крайние безобразия: крик, шум и брань пьяных мастеровых оглашают это кладбище. Кроме того, здесь нередко происходят ожесточенные драки. При этом пьяные портят, а иногда и совершенно уничтожают надгробные памятники. На кладбище этом живет один смотритель, который не в силах предотвратить подобные безобразия».
Иные, куда более серьезные «безобразия», зачастую не могла предотвратить и полиция. С 1905 года Кирилло-Мефодиевское кладбище стало традиционным местом различных нелегальных сходок. Ох, и наслушались кресты с памятниками! Социал-демократов, социалистов-революционеров. Самому товарищу Артему частенько доводилось здесь витийствовать. Как будто чувствовал, чьим именем назовут «парк культуры и отдыха».
Прошли революции, отгремели войны. Победивший пролетариат стремился к отдыху не меньше угнетенного, а культура продолжала оставаться все той же. Из газеты «Вечернее радио» от 27.05.1929: «В субботу вечером на Кирилло-Мефодиевское кладбище пришли граждане Селащенко, Бондарюк, Расанский, Майгеров и Елизов «помянуть умерших родственников». После выпивки между ними возникла драка, во время которой Селащенко, пытаясь напугать дерущихся, произвел вверх несколько выстрелов, а затем выстрелил в грудь Бондарюка. Последний на месте скончался. Селащенко арестован».
Подобными сообщениями харьковская уголовная хроника изобиловала довольно долго. До тех пор, пока городскому руководству не пришла в голову гениальная мысль: узаконить и окультурить то, что не получалось запретить. Здравую, хотя и попахивавшую кощунством идею, как водится, вложили в уста «гегемону».
13 июня 1929 года «Вечернее радио» опубликовало «Открытое письмо рабочих ГЭЗа и ХПЗ (теперь ХЭМЗ и завод им. Малышева. — Авт.) горсовету, комхозу и гормилиции». По количеству справедливых упреков, доставшихся на его долю, последний адресат оказался вне конкуренции.
«Кладбище сделалось местом разврата, пьянства, воров. Драки, грабежи, убийства — вот что является нормальной жизнью этого прекрасного (??? — Авт.) места. Ночью вряд ли найдется герой, который решится пойти на территорию кладбища. Пьяные голоса, матерщина наводят на всех ужас. Находились такие смельчаки, но они всегда возвращались с «поля брани» избитыми, а некоторые оставались там похороненными… Никаких мер для устранения этих недостатков не принимает милиция. Кирилло-Мефодиевское кладбище остается вне поля ее деятельности. Между тем, тут же, рядом — за кладбищенскими воротами, вдоль кладбищенской стены милиция подбирает пьяных, арестовывает грабителей, проституток». А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо: «Великолепное место! Уйма зелени! Забраться бы в глубь кладбища и отдыхать…»
Чтобы «забираться» можно было безбоязненно, четырнадцать инициативных пролетариев, подписавших письмо, предложили провести ряд мероприятий. К слову, отнюдь не грешивших излишним радикализмом: «Снести памятники, имеющие уже большую давность, расчистить некоторые аллеи, запретить хоронить богатых на первой линии, изъять буянствующий и уголовный элемент». Мнение народа основательно подкорректировала партия…
Выполним и перевыполним
Широкомасштабные работы на территории нынешнего парка начались летом 1934-го. Годом ранее формально уже закрытое кладбище еще продолжало функционировать. На нем хоронили украинских крестьян, правдами и неправдами пробившихся в свою столицу для того, чтобы найти на ее улицах голодную смерть.
Решительная зачистка «последнего приюта», предпринятая «руководителем харьковских большевиков» Николаем Нестеровичем Демченко, убивала трех зайцев сразу. Навеки исчезал криминальный гнойник, пролетариат получал место для отдыха, а следы преступлений советской власти благополучно затирались. Не без того, однако, чтобы не совершить при этом новые…
В точном соответствии со словами государственного гимна была уничтожена кладбищенская церковь. Ее разобрали «до основанья», а «затем» полученные при разборке кирпичи уложили в фундамент музыкальной раковины. Хватило их еще и на постройку забора, и на щебенирование аллей.
С могилами поступили несколько иначе. Согласно строгим правилам тех лет, родственникам погребенных предоставили определенное время для проведения перезахоронений. Все ли им воспользовались? Вопрос риторический. К примеру, вряд ли могли посетить Харьков потомки австрийских военнопленных, умерших здесь от ран и болезней. А ведь католический участок, появившийся на кладбище в годы Великой войны, был далеко не маленьким.
Беспощадная классовая месть обрушилась на «сотни памятников с трогательными надписями, поставленных умершей буржуазии». Мотивировка потрясала: «Она только и тем была знаменита, что вогнала в гроб многих жителей этого же района».
Впрочем, не стоит забывать и о колоссальных объемах созидательной работы, проделанной на территории бывшего кладбища в 1934—35 годах. С нескрываемой и вполне законной гордостью первый директор парка Ю.И. Яцковский сообщал «Харьковскому пролетарию» (12.08.1935): «Разбито 86 тысяч квадратных метров аллей, посажено более 35 тысяч полувзрослых и взрослых деревьев».
Возможно, речь шла о тех самых, которым суждено было пасть от рук «энтузиастов» образца 2009 года. Узнал бы Николай Нестерович — в гробу бы перевернулся. Правда, далеко не факт, что он у него был: один из самых толковых харьковских партийцев стал жертвой сталинских репрессий. Такая же судьба постигла товарища Богуцкого, возглавлявшего в 1935 году городской совет. Он тоже успел немало потрудиться для превращения Кирилло-Мефодиевского кладбища в образцовый парк. Хотите — считайте это случайным совпадением, хотите — мистической закономерностью. Но только не предупреждением для современных «застройщиков».
Специально для них у автора имеется случайно подслушанный диалог:
— Ведь сколько деревьев вырубили, гады!
— Попробовали б они в Нью-Йорке, в Сентрал-парке хоть одно срубить! На соседнем бы за ноги повесили!
— Потому и рубят. На всякий случай — чтобы не на чем было вешать.
Иначе как черным, кладбищенский юмор быть не может. Даже если кладбище давно уже стало парком…
Герман ЧЕРКАССКИЙ, для «Пятницы»
